Брат (очерк)

Брат (очерк)


Включить мысленную машину времени и вернуться в 70-80 годы прошлого века меня вынудили неординарные и даже, в какой-то степени, парадоксальные обстоятельства, заставившие меня уверовать в то, что жизнь чуть сложнее, чем я думал. 

Я и сейчас иронизирую (и не только я) над образом и понятием бразильских сериалов, но водоворот жизни и перемешивание судеб втянули и меня в иронию судьбы. И вот уже ранее неизвестная мне девушка, оказавшаяся дочерью моего младшего брата, упокоившегося 30 лет назад, просит рассказать ей что-либо про её отца Александра. 

Подумав, мне стало интересно, смогу ли я выразить фразами отрезок жизни человека, его окружение и время, в которое он жил. Конечно, сформулировать и вывести смысл и понятие, пусть небольшого отрезка жизни человека, и чтобы он был доступен окружающим, практически невозможно, ведь о каждой судьбе можно написать не одну книгу. Но я попробую втиснуть самое основное и сжать информацию в маленький рассказ или очерк - что получится.

Не буду начинать с рождения брата, а сразу начну со времени его самостоятельного подхода к осмыслению возникающих ситуаций и решению проблем. 

Город Ижевск - небольшой, провинциальный, промышленный населённый пункт в огромном государстве под названием Советский Союз, со своими законами и понятиями во дворах, улицах, районах и школах. 1970-1980 годы были очень сложными в социальном, общественном и воспитательном плане юношеской и школьной жизни, особенно это касалось нашего района. Это был новый район, куда съезжались и получали квартиры семьи со всех концов города, и им всем ещё предстояло отвоевать своё место под солнцем. Школа №73, в которой учился Саша, была одной из самых неблагонадёжных - как в образовательном, так и в дисциплинарном отношении. Рукоприкладство учителей в те времена было делом нормальным, ну как, например, получить указкой или линейкой по голове или по рукам, а то и кулаком под дых, как могла позволить себе их «историчка» - маленькая и сухонькая старушонка. Многие школьники, конечно, тоже были под стать учителям и позволяли себе также немало.

Необходимо заметить, что на улицах в те времена - кто бы ни отрицал это - был самый настоящий криминальный разгул. Что касается школы и района, на которых я акцентирую внимание, дело доходило до такого абсурда, что все взрослые пацаны школы во главе с физруком выходили на драку в ближайший лесок с группировкой местных хулиганов, чтобы отвадить их от своей территории. Немаловажное значение в иерархии школы №73 играл и Александр. Но это - не основное. Хочу отметить, что образовательная школьная программа с её широченным диапазоном знаний, парадоксально, но выполнялась в полном объёме, и выпускники школ, в том числе и школы №73, были ребятами умненькими, и накопленных знаний им вполне хватало для поступления в ВУЗы нашей необъятной страны.

И всё-таки, Александр прежде всего был прирождённым музыкантом. Ему очень легко давалось обучение на многих музыкальных инструментах, но любимым, особенно в те времена, была гитара: он любил её всякую - от соло исполнения до басовой партии. В школе №73, как и во многих других школах того времени, чтобы стимулировать рвение к знаниям, директор приобрёл музыкальные инструменты и разрешил создание своего музыкального коллектива, основой которого были Александр и его товарищ и друг (на всю их короткую жизнь) Василий Щербаков, (он умер ещё раньше Саши). 

Во всех дворах, (а во дворах в те годы всегда был стол и скамейки), иногда - в подъездах, по вечерам собирались все кому не лень - от мелких особей до великовозрастных девиц и молодых самцов, которые слушали гитару, песни, веселились, травили байки, и уже с все большим интересом противоположные полы поглядывали друг на друга. Вот на этой закваске воспитался и повзрослел Александр. Если маленькими пацанами они бегали за мной по пятам, (а я для них был авторитет во всём), чтобы я показал им новые аккорды, то вернувшись с военной службы, через три года, уже мне было чему поучиться у них.

Александр, кроме музыки, взрослея своим сознанием, втайне мечтал о самолётах, но никогда об этом никому не говорил и сразу после окончания школы поехал самостоятельно поступать в лётное училище. Вот тут-то, как гром среди ясного неба, и выяснилось, что он болен, и болезнь несла в себе неблагоприятные перспективы. Пиелонефрит – название болезни, как удар плетью вышибающей сознание. 

С «белым военным билетом» он вернулся домой. Болезнь пока совершенно его не беспокоила и только судьба, иронически улыбаясь, разрешала ему наслаждаться молодой жизнью. Друзья его возвращению были очень рады и, распавшаяся ранее музыкальная группа воссоединилась, чтобы начать гастролировать и раскрывать талант артистов уже под крылом Удмуртской филармонии. Ставка провинциального артиста и музыканта была небольшой, и Саше вместе с ребятами приходилось прирабатывать и в домах культуры на праздниках, и в ресторанах подменять музыкантов, и просто банально ходить на «жмура», иногда баловаться «фарцовкой».

Характер у Александра был весёлый и балагурный, но прямой, как лезвие бритвы и бесшабашный, как дикий ветер в степи. Он никогда не испытывал страха, невзирая на количество, силу и мощь появившихся в его жизни неприятных людей и врагов, создающих в его жизни значительные неудобства.

Любые гастроли или концерты у артистов и музыкантов всегда располагают к кажущемуся праздничным веселью и застольям, в результате приводящим к грехопадению и деградации. Организм человека не выдерживает, катализируя появление каких-либо болезней и вытаскивая наружу старые, спавшие до поры до времени, «болячки». Когда пришло время, наш Саня понял, что ему пора менять образ жизни. Но судьба, и в этом случае не желая изменять свою линию, стремящуюся к своему концу, указывает ему единственный путь. Александр устраивается на работу вахтовым методом в «Северную экспедицию», манящую и дразнящую его «длинным» рублём. Чтобы поскорее закончить свой жизненный путь, «лучшего» места было не найти. Условия жёсткие, и без «расслабления» не выдержать. Черты характера, такие как жадность и накопительство, ему были совершенно чужды. Большие деньги, постоянный разгул и буйство энергий мощными разрядами заполняли его свободное время между вахтами через ублажение ностальгии к музыкальному миру в домах культуры, ресторанах и кафе. 

Время неумолимо текло вперёд, как река, тёмные воды которой уже имели красноватый оттенок и коньячный запах, да и кроме друзей у Александра уже было достаточно и недоброжелателей.

Вот такую «картину маслом» я лицезрел в первое время, осваиваясь после возвращения с военной службы. Я обязан был создать для Александра более комфортные, спокойные условия жизни, хотя бы с психологической точки зрения человеческого сознания. Шли годы, я встретил старых друзей юности и приобрёл новых, (да и сам я был «ничего себе», за что меня можно было уважать), меня уже знали в «определённых» кругах, и за Александра я был спокоен. Вес этих кругов перевешивал чье-либо желание испортить ему жизнь. Одно угнетало - ни я, ни кто другой не мог излечить болезнь, которая просыпалась, чтобы заявить о себе. Так, к тому времени болезнь Александра начала прогрессировать, и в скором времени уже потребовался гемодиализ -очищение крови от примесей ацетона, азота и другой интоксикации. На таймере жизни начался обратный отсчёт. 

Он стал чаще подолгу задумываться, вспоминать прошедшее время, дорогих и любимых для него людей. Из женщин он любил всегда только одну, но любовь - это не привязанность по каким-то причинам, не распределение обязанностей или сдерживающие факторы, всё намного сложнее. И не зря существует формулировка, утверждающая, что от ненависти до любви один шаг. Было предначертано, что та единственная для него была ещё со школы, та, с которой свела его судьба, впоследствии играя ими и издеваясь над их чувствами. Он и его Галя поженились, но довольно быстро развелись: неустроенность, отсутствие своего «угла», молодость и желание не ограничивать себя семейными узами. Они продолжали встречаться – то тайно от всех родителей и родственников, то - явно и демонстративно, не обращая ни на кого внимания. Они то ненавидели друг друга, то не могли жить друг без друга.

Шло время. Болезнь стала серьёзно заявлять о себе. Александр решил порвать все существующие связи: и любовные, и дружеские, насколько это было возможно. Гемодиализ требовался уже раз в неделю, последние полгода жизни - два раза, неумолимо, постепенно и неотвратимо перешедшие в режим ежедневного очищения крови. Он был крайне зол, что не успел ничего сделать для любимых ему людей. Но вся эта борьба творилась у него внутри, внешне он стал спокойным и посвящать больше времени родным. Он очень любил своего племянника Антона, «таскал» его трехлетнего с собой на репетиции, где давал ему поиграть на всех музыкальных инструментах (в настоящее время Антон - один из ряда самых талантливых музыкантов, как в городе, так и далеко за пределами его). В обыденное повседневное время Александр очень любил пельмени, сам замешивал тесто и всегда говорил, что делает только на себя и на Антона, ну а нам волей-неволей приходилось присоединяться.

Ещё за год до смерти Саша выбрал себе место для могилы рядом с домиком смотрителя, где работали или подрабатывали те же самые музыканты, его товарищи, чтобы быть рядом с ними. Но к смерти он относился иронично и с пренебрежением.

Александр так смог поставить себя в своей жизни, что до самой смерти и после неё все музыканты (конечно, я не имею в виду камерных и классических) и криминал только уважительно отзывались о нём.

Последний месяц перед смертью Александр находился в больнице. За этот период времени у него побывало большое количество людей - друзей, родственников, знакомых, как будто все шли попрощаться, пока он живой.

Был декабрь 1985 года - обыкновенный, ничем не примечательный для людей зимний месяц. У нас в семье намечался праздник – 25 декабря нашей Матери исполнялось 60 лет. За два дня до этой даты я пришёл к нему повидаться и взбодрить его настроение. Я много говорил, рассказывал ему о друзьях, о делах в семье и городе. Саша был подавлен и совершенно не настроен отвечать. Взгляд его был отрешённым, он положил свою голову мне на плечо и молчал. Через некоторое время он сказал, что устал, и я проводил его в палату. Только после я понял, что он прощался со мной. Вечером 24 декабря у него была Мать, она извинилась перед ним и сказала, что у неё юбилей, и что 25 числа она не навестит его. Саша поздравил Мать с днём рождения, сказал, чтобы родные не беспокоились, и они расстались. Расстались навсегда. 

25 декабря, когда мы всей семьёй сидели за столом и чествовали Мать, причём в ненормально приподнятом настроении, Александр вошёл в свою палату, выключил свет (хотя до этого, по словам врачей и медсестёр, он боялся темноты и никому не разрешал выключать свет) и лёг на кровать.

Рано утром 26 декабря 1985 года Мать поехала в больницу к Саше, где ей сообщили, что её сын Александр Фадеев скончался. Смерть Александра была большим горем для семьи, несмотря на то, что такое катастрофическое, но неотвратимое событие прогнозировалось и ожидалось подобно тому, как при еще ясном солнечном небе откуда-то издалека надвигается чёрный горизонт с уже сверкающими молниями, разряды которых ещё не слышны, но все с тревогой и страхом поглядывают на этот грозный вид.

Не обращая внимания на зиму, снег и холод, на похоронах Александра казалось, что собрались представители всех ветвей и даже веточек, участвовавших каким-либо образом в его жизни: от нищих алкоголиков до элиты города. На мой взгляд, было только человек 50 музыкантов. Весь состав эстрадно – духового оркестра ДК «ИЖМАШ» играл, заполняя паузы между реквиемами исполнением прекрасных вальсов.

Прошло почти 30 лет со дня смерти Александра, но и сегодня все из живущих и имеющих (или имевших) отношение к музыкальной, околомузыкальной, общественной жизни тех лет, без сомнений, вспомнят Александра только теплом и добрым словом.

С любовью и уважением к тому времени, к тем славным людям, которые олицетворяли то время, я не могу придумать слов лучше, чем те, что сказаны в любимом стихотворении Александра, «Песня о соколе» М. Горького:

Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, 

свернувшись в узел и глядя в море.

Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали 

в небо, и бились волны внизу о камень...

А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился 

навстречу морю, гремя камнями...

Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору 

и падал в море, сердито воя.

Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба 

Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях...

С коротким криком он пал на землю и бился грудью 

в бессильном гневе о твердый камень...

Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что 

жизни птицы две-три минуты...

Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел 

он ей прямо в очи:

— Что, умираешь?

— Да, умираю!— ответил Сокол, вздохнув глубоко.—

Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. 

Я видел небо... Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, 

бедняга!

— Ну, что же — небо?— пустое место... Как мне 

там ползать? Мне здесь прекрасно .. тепло и сыро!

Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе 

над нею за эти бредни.

И так подумал: «Летай иль ползай, конец известен: 

все в землю лягут, все прахом будет...»

Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал 

немного и по ущелью повел очами.

Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно 

в ущелье темном и пахло гнилью.

И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:

— О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал 

бы я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. 

О, счастье битвы!..

А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле 

пожить приятно, коль он так стонет!..»

И предложил он свободной птице:

— А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. 

Быть может, крылья тебя поднимут, и поживешь ты 

еще немного в твоей стихии.

И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, 

скользя когтями по слизи камня.

И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей 

грудью, сверкнул очами и — вниз скатился.

И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро 

падал, ломая крылья, теряя перья...

Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела 

в пену, умчала в море.

А волны моря с печальным ревом о камень бились... 

И трупа птицы не видно было в морском пространстве...

В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.

И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.

— А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? 

Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? 

Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.

Сказал и — сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.

Рожденный ползать — летать не может!.. 

Забыв об этом, он пал па камни, но не убился, а рассмеялся. .

— Так вот в чем прелесть полетов в небо! 

Она — в паденье! Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, 

они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. 

Там только пусто. Там много света, но нет там 

пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем 

укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний 

и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? 

Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! 

Я сам все знаю! Я — видел небо... Взлетал в него я, его измерил, 

познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. 

Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. 

Я знаю правду. И их призывам я не поверю. 

Земли творенье — землей живу я.

И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.

Блестело море, все в ярком свете; и грозно волны о берег бились.

В их львином реве гремела песня о гордой птице, 

дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной 

песни:

«Безумству храбрых поем мы славу.

Безумство храбрых — вот мудрость жизни! 

О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... 

Но будет время — и капли крови твоей горячей, 

как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых 

сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!

Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных 

духом всегда ты будешь живым примером, 

призывом гордым к свободе, к свету!

Безумству храбрых поем мы песню!..»

А выводы делайте сами, Фадеев Геннадий, 06.12.2014 г.