Волк

Волк


Волк (рассказ)

Хоть время вспять не повернуть, когда судьбою загнан в угол
Но можно изменить конец
Плевать на то, что думает творец
И выскочить из замкнутого круга

Прежде, чем начать свой рассказ, я хочу сразу внести ясность, почему у зверя, с его определённой заранее судьбой животного, в голове крутятся неразрешимые философские проблемы, и в результате невозможности разрешения возникающих задач – жажда, желание как можно скорее завершить свой путь на этой грешной земле. Не потакать и не идти в угоду ошибок «Всевышнего», потому что чем дольше я живу, тем больше и глубже происходит раздвоение моей личности. Личности волка и человека. Может быть, самый «главный» на небе решил наказать меня, может быть, «отвечающий» у Него за переселение душ совершил ошибку и не стёр до конца память предыдущей жизни, но во мне, вопреки здравому смыслу, осталась память того, кем я был до волка. Память осталась, почему-то, не полностью, а кусками, которая стала проявляться и накладываться на реальность уже тогда, когда я и понять не мог, что со мной происходит и гнал прочь от себя непонятные видения и мысли. Мне и гнать то их особо не приходилось, потому что я – волк, родился волком и жил долгое время с сознанием только волка. И сейчас живу среди волков и лесных зверей, да и умру волком или, по крайней мере, в волчьей шкуре.

Началось всё очень неожиданно. Я родился и рос в обыкновенной волчьей стае. Шло время, минул год со дня моего рождения, прежде чем я случайно столкнулся на лесной тропе с человеком. Мы стояли друг перед другом, и нас разделяло небольшое расстояние, может быть, в несколько моих прыжков. Глаза наши встретились, и в мгновение мир, который я знал раньше, рухнул, какой-то невероятной силы психический удар перевернул моё сознание, и в этот момент я будто бы знал, что я – такой же человек, как и он. Было такое ощущение, как будто я провалился зимой под лёд на реке. Я понимал, о чём он говорит и не понимал, что слова относятся именно ко мне. Я вспомнил, что я будто бы охотник. Что поговорив со встречным на тропе, мы разъедемся на своих широких, охотничьих лыжах, и каждый пойдёт своей дорогой. Я прислушался, о чём он говорит, и ноги мои подкосились, тяжело дыша, я упал на грудь в снег от услышанного. «Ну, что, волчара, пришёл твой конец, серый» – сказал он, быстро вскидывая ружьё и взводя оба ствола. Немного погодя добавил – «Так ты ещё и больной. Что лапы-то тебя не держат?». Я хотел в ответ что-то сказать, но из горла послышался только рык и хриплый вой. Я увидел свои большие, серые лапы, острые чёрные когти, серую шерсть и кончик чёрного носа. Сознание, посмеявшись вдосталь, стало возвращать меня в реальность, но при этом, всё же, как иронический подарок судьбы, оставив мне человеческий страх и человеческие мысли. Ждать и играть со временем было больше нельзя. Прыгнув в сторону и устремившись в заросли леса, я услышал, как хлопнули два выстрела, и как пуля ветром задела моё ухо. Я долго и стремительно бежал, петляя и запутывая свой след. 

Вечерело. Я остановился, лапы тряслись, но не оттого, что я устал, а от того, что я уже не знал, кто я такой. Наверное, поэтому я один. Я всегда был один. Я чужд этой среде, но в тоже время я – волк. Даже маленьким я не любил играть с братьями и сёстрами и всегда пытался найти себе занятие посерьёзнее: то устраивал самостоятельную охоту за рыжим хвостом, мелькнувшим в кустах, то обязательно старался влезть в драку взрослых сородичей или просто выть в небо, копируя повадки матери и отца. За мою самодеятельность мне попадало и от сородичей, и от родителей. 

Мать с отцом погибли в неравной схватке с огромным медведем, когда нам, волчатам, не было и года. После их смерти я часто уединялся, бегал по территории, завоёванной когда-то отцом, охотясь на мелких зверей и вспоминал, чему меня учили моя мать и мой отец. 

Но однажды неожиданно всё изменилось. Вернувшись как-то в стаю я сразу почувствовал отчуждённость и напряжённость в действиях сородичей. Немного погодя вся стая и даже мои братья и сёстры вдруг, ни с того ни с сего, напали на меня, начали кусать и гнать, как чужака. По началу я, конечно, огрызался и изворачивался от серьёзных нападок, но затем понял, что вся стая настроена крайне враждебно и я побежал. От погони я, конечно, ушёл. С тех пор я один.

Лапы трястись перестали. Я добрался до своего логова, которое нашёл когда-то под упавшей елью, протиснулся между его корней, что были входом в мою нору, и забылся в полудрёме, опять вспоминая мать, отца и то время, когда я был сыт, и мне ничего не угрожало в этом мире….

1

Логово наше было небольшим. По прошествии лет, когда я был уже взрослым, матёрым волком, я вспоминал это, всегда, остро и немного с грустью, как мы, шесть щенков, чуть ли не выпадывали из норы, даже не норы, а скорее, углубления в земле, которое мать поспешно готовила, чтобы разродиться своими отпрысками, уже рвущимися в мир, который был для её волчат больше враждебный, чем желанный. Но мы, рождённые волчицей – самой красивой из всех волчиц, и отца – волка, вожака, неоспоримого предводителя стаи, не имели права скулить и роптать на судьбу.

Время, не обращая внимания на мир и на нас, неумолимо двигалось вперёд. Была зима. Холодное дыхание её заставляло нас больше прижиматься к тёплому животу матери, расталкивая друг друга в поисках свободного соска, чтобы затем закрыть глаза и наслаждаться горячей жидкостью проникающей во все уголки тела, с радостью ощущая, как растворяется чувство голода. Потом следовал сон, все спали, мать – от изнеможения и истощения, мы – от сытости, внутреннего спокойствия и тепла. Дни улетали также быстро, как маленькие, пёстрые птицы, всегда воровато озирающиеся и в мгновение ока исчезающие из поля зрения. 

Почти каждый день отец уводил стаю на охоту и возвращался, иногда ночью, иногда – на следующие сутки, измазанный в крови очередной жертвы, но довольный и отрыгивал огромные куски мяса. Мать подползала к нему, ложилась на спину, они долго обнюхивались и лизали друг другу морды. Затем мать начинала быстро поглощать мясо, и немного размявшись, снова забиралась в логово, удобно устраивалась и долго, внимательно осматривала нас, нежно прикасаясь к каждому своим влажным, холодным носом. Отец устраивался у входа в наше логово и засыпал, и только его уши, подёргиваясь и поворачиваясь из стороны в сторону, выдавали, что он всегда готов, в любое время, отбросить чувство усталости, чтобы защитить нас, схватиться с врагом, пожертвовав при этом даже своей жизнью. Именно в этом нам и пришлось убедиться позже. 

Природа менялась. Стало довольно сильно пригревать солнце, и появилось очень много незнакомых запахов. Наступила весна, и пришло время, когда однажды мать, решив, что нам пора знакомиться с жизнью вне логова, стала подталкивать нас к выходу. Был уже день, пронизывающие лучи солнца и его свет были такой силы, что выбравшись из логова, мы долго не могли открыть глаза и шарахались из стороны в сторону, как слепые, только что родившиеся щенята. Отец, недовольный нашей суетой, отошёл в сторону, и выбрав участок с уже согревшейся на солнце сухой травой, лёг вытянувшись во весь свой огромный рост. Но не так просто было от нас избавиться. Привыкнув к солнечному свету, я, мои братья и сёстры, как сговорившись, бросились к нашему отцу, устраивая на его теле разбойничьи игры. В этот раз у отца не дрогнул не один мускул, и только иногда у него приподнималась верхняя губа, бесшумным оскалом, обнажая острые, как ножи, зубы. Через неделю большая часть снега сошла. Ночи стали тоже теплее. Для нас начались уроки жизни. В начале, после того, как отец приносил к логову мясо и отрыгивал его на траву, один, самый большой кусок, мать стала оставлять нам, заставляя самим стараться рвать его и питаться свежей кровяной пищей. Сначала нас всех рвало, но через неделю наши желудки привыкли, и мы уже не представляли своей жизни без этой чудодейственной еды. Мать перестала нас кормить своим молоком и стала уходить на охоту вместе с отцом и со всей стаей. Во время охоты, волю, которую нам предоставляли взрослые, каждый волчонок тратил по своему умыслу. Через месяц мы уже облазили все близлежащие к логову окрестности. Но вся живность, как будто сквозь землю провалилась, чувствуя, видимо, что рядом обитает стая свирепых хищников. Только муравьям было наплевать на нас. Невдалеке оказался огромный, высокий муравейник, на который мы должны были когда-нибудь обязательно натолкнуться. И мы натолкнулись. Все, серые, ещё неуклюжие малыши, и я в том числе, уже чувствуя силу своих зубов, ринулись на маленьких насекомых, засунув свои морды глубоко в их жилище. Затем всё было по сценарию природы. Сотни муравьёв вцепились в наши нежные носы так, что искры посыпались из глаз. И вся ватага щенков, выпучив глаза, бросилась наутёк. Через некоторое время, собравшись около логова, все понуро улеглись, растирая лапами свои носы. В дальнейшем этот муравейник мы обходили далеко стороной. 

Отец и мать понимали, что нас пора натаскивать на того, кем мы будем питаться всю свою оставшуюся жизнь. И вот однажды мать притащила живого зайца и положила его около нас. Конечно, где-то в лесу, заяц мог оказаться для нас грозным противником, если бы перед этим, мать не перекусила ему заднюю лапу. Но даже на одной здоровой лапе он представлял опасность, поэтому мать строго следила за нашими действиями. У зайца обильно текла кровь, которая своим запахом дурманила сознание и заставляла, невзирая ни на что, попробовать её на вкус. Забыв осторожность, мы все разом бросились на лежащее, около волчицы-матери, животное. Оно кричало каким то жалостным звуком, что еще больше подхлёстывало нас быстрее закончить эту жестокую игру. В суматохе, перевернувшись на спину, заяц ударил здоровой задней лапой одного из щенков. Тот отлетел на несколько метров. Удар пришёлся ему по животу, который лопнул, как пузырь на воде во время дождя, освободившись от внутренностей, которые вывалились и лежали около него. Мать, увидев последствия нашего поединка, хладнокровно прыгнула к зайцу и своими мощными челюстями, с хрустом, раздробила его голову. Все остановились, почувствовав горечь утраты, насколько могли чувствовать её волки. Мать и все мы осторожно подошли к лежащему волчонку, осматривая и обнюхивая его, впервые осознавая смерть. Мать, в первый раз в жизни грозно рыкнула на нас, да так, что мы отпрянули в сторону. Осторожно взяла тело мёртвого волчонка в пасть и потрусила в лес. Мы некоторое время стояли как вкопанные, но потом, очнувшись от оцепенения, подхлёстнутые горем и невероятной злостью, бросились на зайца. Что-то дикое, древнее проснулось в нас, через полчаса от зайца осталась одна шкура да кости. Закончив эпопею с зайцем, мы молча, без звуков, расположились около логова. Где то далеко слышался протяжный, низкий вой нашей матери. 

Пришло время, мы окрепли и больше стали походить на взрослых сородичей в стае – мать с отцом всё чаще стали брать нас на общую охоту. Работу загонять и стреноживать оленя или кабана взрослые, матёрые волки выполняли сами, но добивать оставляли нам. Со временем убивать мы научились не хуже, чем взрослые особи. Но мы ещё не знали, что убийство убийству рознь, и охотник или сильнейший всегда может оказаться в роли жертвы. 

Наше логово находилось в овраге, по дну которого протекал ручей. Овраг скрывал логово от чужих глаз, а вода не давала умереть от жажды в жаркое время летнего солнцестояния. Кроме того, в овраге произрастало много кустарника с красными, как кровь, ягодами. Этот кустарник и решил судьбу нашей семьи. 

Однажды вечером, когда мы собирались на охоту и все были уже в сборе, в кустах около логова послышался треск сухого валежника, и хоть ветер был от нас, в нос ударил резкий, чужой, звериный запах. Такого наглого вторжения на нашу территорию никто не ожидал. Волосы на загривке у отца буквально встали дыбом, уши прижались, и зубы как будто все разом оголились.

Дальше я помню смутно, как окаменелая статуя, наблюдающая за поединком со стороны. 

Из зарослей кустарника вышел огромный медведь, показывая всем своим видом, что он здесь хозяин. Медведь, боком, как бы не обращая на нас внимания, стал приближаться. Мать и отец разошлись и стали заходить на медведя с разных концов. Медведь остановился, и в этот момент волчица рванулась на него с зада. Никто из нас не ожидал такой прыти от большого и неуклюжего зверя. Медведь мгновенно развернулся и мать – волчица – оказалась в огромной пасти, большой как пень, бурой головы. Послышался хруст костей. Пока медведь рвал волчицу, отец-волк сделал отчаянный бросок под заднюю ногу зверя и вцепился всеми своими мощными челюстями в пах ненавистного чудовища. Медведь, отбросив мёртвое тело волчицы, стал выскребать из под себя волка, намертво вцепившегося в пах. Волк хрипел, всё больше вгрызаясь в плоть великана-зверя. Медведь в отчаянии ревел от боли и страха. Все попытки освободиться не приносили результатов, и медведь побежал. Он бежал неуклюже, потому что под ним волочилось тело волка, нашего отца, в смертельной агонии навсегда сомкнувшего свои челюсти. Смерть, погоняя зверя, скрылась в дебрях бесконечного, беспощадного леса. Ни медведя этого, ни отца нашего, мы больше никогда не видели. Мы примкнули к общей стае, и у нас началась самостоятельная жизнь.

2

Свернувшись, в своём логове, я согрелся и успокоился, но картины детства и взросления никак не оставляли меня. Смерть брата, совсем ещё несмышленого волчонка, погибшего от удара зайца, который вложил в свою лапу всю энергию жизни. Смерть родителей. Всё наложило свой след на мою судьбу и дальнейшие действия. Даже потом, живя уже одиноким волком, поймав как-то зайца, я просто его разорвал, а есть не мог, перед глазами лежал волчонок, и пахло смертью и отчаянием. В животе заурчало. Зима требует, чтобы желудок не был пустым, иначе она заберёт жизнь. Законы природы, законы зимы – выживает, обладающий силой, имеющий ум, да ещё накопленный опыт проб и ошибок под названием мудрость. Да, сколько не лежи, сил не прибавится, подумал я, встал и вылез из своего логова. В животе урчало. Я знал, что там, где садится солнце находятся поселения людей. Раньше мне было всё равно, но после встречи с тем человеком-охотником, я понял, что я – уже не я, я не могу быть человеком и не могу быть волком. Но охота для лесных жителей – основа для выживания. И решение нужно принимать быстро. Охотиться нужно в противоположном направлении от поселений – мысль пульсировала в такт сердцу. Но сердце действовало по-своему, и ноги мои сами несли меня к людям. К раннему утру я вышел к домам людей. В посёлке была тишина, и даже своих псевдо-сородичей не было слышно. Я раньше не догадывался, что зайца проще встретить зимой у поселения, нежели глубоко в глухом лесу. Они без страха наведываются грызть кору в садах и огородах людей. И один такой косоглазый бежал прямо на меня. Ветер был от него и учуял я его уже давно, ещё даже его и не видно было. Я лёг. Глубокий снег скрыл меня почти полностью. Заяц почувствовал опасность поздно, когда был уже в нескольких бросках от меня. Моё тело, как стальная пружина, рванулось наперерез своей добыче. Но заяц выставил альтернативу стальной пружине, и как молния отскочил в сторону, стремглав кружа и петляя, устремляясь в лес. Я уже был знаком с тактикой этих длинноногих бестий и бросился за ним, наперекор нормальной логике. Ломая кустарники и сухие сучья, я из последних сил сделал рывок и прыжок. Интуиция меня не обманула, и этот косоглазый пройдоха угодил прямиком мне в пасть. Зубы мои мгновенно сжались, его позвоночник хрустнул, и заяц заверещал, как маленький человеческий ребёнок, да так громко, что в поселении собаки наконец-то проснулись и устроили концерт в честь моей удачной охоты. На этот раз я хладнокровно расправился с небольшой тушкой, оставив лесной природе только голову да шкуру зайца. Мне быстро пришлось понять то, что чтобы как-то выживать, нужно съедать всё что попадётся, невзирая на заблокированные жизнью психические установки.

В своё логово путь неблизкий, а меня клонило в сон. Отбежав на солидное расстояние от поселения, я нашёл отличное убежище под огромной елью, нижние лапы которой лежали прямо на земле, а сверху всё было засыпано и занесено снегом. Я разрыл снег и, нырнув между лапника, попал под ель, где мягкой периной лежали многолетние опавшие иголки, было сухо и тихо. Я лег и почти в тот же момент провалился в сон. И только мои уши подёргивались, из стороны в сторону, не отключая звериное чутьё.

Вокруг временного, моего логова, лес был наполнен звуками своей жизни, которые меня не раздражали и не пугали. Где-то очень далеко лаяли псы, больше для того чтобы, имитировать свою деятельность охранников. В дремоте мне показалось, что я слышу натруженное дыхание человека и даже не одного. Я напрягся, было понятно, что если я слышу дыхание, значит, люди где-то рядом. Сонное состояние исчезло вмиг, и я стал как одно большое ухо. Ель, под которой я находился, была в густых зарослях молодняка, за которым находилась небольшая опушка. Вот на эту опушку и вышли несколько охотников. Остановившись и разговорившись между собой, они забрякали и зачавкали термосами, как будто явно кого-то ждали. Говорили они «ни о чём», наконец, один из них не выдержал и громко позвал – «Петрович, ну ты где, Ёбургский гость?». От неожиданности я вздрогнул, и в голове моей что-то лопнуло, облив меня, как помоями, памятью. Я вспомнил всё. Петровичем также когда-то звали и меня…..

3

В кабинете начальника конторы охотничьего хозяйства, северного отделения Серовского района, за закрытыми дверями, что делалось крайне редко, разговаривали двое. 

- Николай Михайлович, ты, как начальник и опытный охотник, должен ответить мне откровенно и точно. Я знаю, у тебя не хватает людей. Но я бы не поехал к тебе из Свердловска, если бы знал, что ты не справишься. У нас в управлении тем более нет охотников, с таким опытом как здесь у вас. Одни теоретики, болтуны, прямиком с картины Перова «Охотники на привале». Но с волками нужно что-то решать. Нас завалили письмами жители деревень и посёлков, твоего, кстати, района, о наглости серых хищников. По первому снежку-то грех вам не пройтись. Ну, что молчишь?!

- Знаю, всё знаю, Ефим Александрович. Что же я сделаю-то, у меня егерей раз, два и обчёлся. Разве что Петрович. Высококлассный охотник, специалист по волкам. Остальные два егеря излом да вывих, старые, так, для номинала. Зарплата маленькая, путные да молодые, никто не идёт.

Хозяин кабинета встал, медленно подошёл к двери и, приоткрыв ее, попросил кого-то, в прокуренной приёмной, чтобы нашли и пригласили Петровича.

Вернувшись на своё место и глядя в глаза смуглому, кудрявому чиновнику, продолжил на той же монотонной ноте.

- Сразу хочу предупредить, Ефим Александрович, что это мероприятие нужно будет профинансировать дополнительно. Учесть премии участвовавшим в грандиозной охоте, и – самое главное – хоть нос в кровь разбейте, но обеспечьте нас снегоходами. Иначе задачу не решить.

- Это я решу, ответил чиновник, уж больно много стоит на кону, даже моя голова.

Скрипнув, открылась дверь, и на пороге предстал довольно молодой мужчина. И хоть на вид он был немного суховат, но из него струилась огромная энергия, и весь облик его говорил о необыкновенной духовной и физической силе.

- Проходи, Петрович, садись – сказал Николай Михайлович.

Темнело быстро, а в конторе охотхозяйства ещё долго горел свет.

Наконец свет в конторе погас и через некоторое время трое людей вышли на крыльцо.

Они тепло и искренне попрощались, и Николай Михайлович, остановив за рукав Петровича, выразительно повторил уже, видимо, сказанные ранее, слова:

- Петрович, ты хоть молод и горяч, и на счету у тебя уже семьдесят волков, но один ты не справишься. Даю тебе неделю, пока снабженцы доставят амуницию, стволы, патроны и снегоходы, чтобы набрать толковых добровольцев. Скажи, обижены не будут. Ну, давай, герой, за работу. До встречи! 

Петрович, который готовился к решающей схватке с волками, это был я. И у меня действительно было на счету уже семьдесят волков. Я всю свою сознательную жизнь проработал егерем и охотником-промысловиком, и кроме волков моей добычей стало множество зверей и животных, обитающих в лесах и попадавших под разрешение на отстрел. Задача моя, поставленная Николаем Михайловичем, состояла в том, чтобы выследить и уничтожить основную численность волков на территории охотхозяйства. Я был очень амбициозен, и мне эта охота напоминала больше игру, в которой я буду охотником, а волки – ценными шкурами на стенах и на полу богатых домов чиновников уральской столицы. Ещё меня преследовала дерзкая мечта – убить в своей жизни сто волков. Я не знал, сделаю себе подарок или нет, но через две недели мне должно было исполниться сорок лет.

За неделю я объездил все поселения и деревни, обошёл все дома и сколотил для выполнения почти неразрешимой задачи крепкую, надёжную бригаду бывалых охотников в количестве десяти человек. В назначенное время мы все собрались в актовом зале конторы, чтобы ещё раз всё обсудить и наметить тактику действий. Проанализировав обстановку, мы пришли к выводу, что в районе орудует, в основном четыре семьи, четыре стаи волков, каждая состоящая из десяти-пятнадцати взрослых особей, которые иногда объединяются вместе. Зная предположительно, где они могут обитать, мы разделились на две группы, исходя из расчёта покончить сначала с одними, потом взяться за отстрел других серых хищников.

На следующее утро, в новенькой амуниции, упакованные оружием и боеприпасами, на новеньких снегоходах «Буран» с прицепами, мы выдвинулись в точки указанные на карте. Все, включая бригадиров, были уверены в хорошем конечном результате операции. Углубившись в лес, я сразу заметил волчьи следы, их было много, предположительно около десяти хищников. Связавшись по рации с другим бригадиром, я понял, что и они наткнулись на большую стаю волков. Продвигаться в диком, реликтовом лесу было тяжело, но мы вышли на несколько стоянок большинства зверей, локализовали участок и распланировали, как будем гнать серых хищников. Мы оцепили огромную территорию верёвками с большими красными флажками и встали по номерам. Двое пожилых егерей, от которых было меньше проку, зашли с тыла. В намеченное время с криками и трещотками, громким хлопаньем ружей, наши доблестные егеря погнали зверя на нас. Ждать долго не пришлось. Я услышал сбоку выстрел, и в этот момент на меня выскочили четверо матёрых волков. Всё-таки, может быть, и глупость, но развивающиеся красные флажки остановили их и мой десятизарядный карабин СКС, оставленный мне в наследство ещё отцом, заговорил, отбрасывая тела волков, как от удара кувалдой. Я по номеру стоял в середине цепи и как понял, основной натиск принимал на себя. Слышались одиночные выстрелы, то справа, то слева. Хищники метались вдоль цепи охотников и я успевал только перезаряжать магазин своего старенького карабина. Но карабин не подвёл меня и в этот раз. Где-то через час всё закончилось. Наступила мёртвая тишина. В ушах звенело. Немного погодя стали подходить охотники. Стояли молча, никто не ожидал такого количества хищников. Постояв, стали собирать приспособления и делать волокуши, чтобы перетащить мёртвые тела волков в сани-прицепы снегоходов. Я только от пуль своего карабина насчитал десять трупов хищников, восемь было на счету остальных охотников бригады. Работали молча, понимая, что проблема действительно серьёзная. Если учесть то, что по рассказам жителей деревень, волки стали заходить в подворья и летом, тянуть с отстрелом больше было нельзя. В охотконтору добрались уже затемно. Николай Михайлович сидел у себя в кабинете и ждал нас. Увидев меня в проёме дверей вскочил, как мальчишка и бросился обнимать меня, приговаривая:

- Я знал, что не подведёшь, я знал, я знал. Мне по рации уже сообщил Володя – бригадир.

Я сел, откинулся на спинку стула и глядя в глаза Николаю Михайловичу сказал невесёлым голосом, от которого тот поёжился:

- А ведь половина из них ушла, я по крови и по следам определил. Так что война только началась.

Постучавшись, вошёл бригадир Володя, хороший охотник, который возглавлял вторую бригаду. Доложил, что они убили двенадцать волков, и так как людей всё-таки было не достаточно, много волков ушло. Он сидел как в воду опущенный. 

- Что-то случилось, Володя? – Спросил Николай Михайлович, видя что тот что-то уж слишком бледный.

Володя встал и мотнул головой к выходу. На улице, на санях, вместе с волками, поверх, лежал человек.

- Простите, не знал, как сказать.

Это Степан, с Ленинского. Зверь через флажки прыгнул. Матёрый зверюга. На раз сшиб его и перекусил горло. 

- Вот этого нам ещё и не хватало – то ли сказал, то ли прошептал Николай Михайлович, и добавил:

- Пойду звонить начальству, расследование будет, однако.

На следующий день приехало много народу из Серова и Свердловска. Разобрать, кто есть кто, было не возможно, половина в дублёнках и в одинаковых норковых шапках, как будто из одного магазина, а половина в погонах. Только один из них, мне уже знакомый, Ефим Александрович. Собрались в актовом зале. Винить было некого, поэтому решили, что расследование по случаю гибели охотника будет идти своим чередом. Вопрос, что делать с волчьим прессингом, особенно в отдалённых районах, задел за живое даже самых равнодушных чиновников. Но никто не знал, что делать дальше и как поступать. И тут высказался уже знакомый Ефим Александрович:

- Пусть скажет лучший специалист по волкам нашей области.

- Петрович, давай, говори

Как хлыстом ударил голос Николая Михайловича.

Я встал и с привычной для себя прямотой сказал, что опускать руки нельзя, да и поздно уже, нужно спасать от зверья деревенские подворья и людей. Волкам не хватает пищи, и они не сегодня-завтра начнут нападать на людей. На этом и порешили. Хорошенько подготовиться и на следующей неделе сделать ещё одну полномасштабную вылазку. А областное управление туризма и охоты попробует прислать дополнительно каких-нибудь охотников.

Места нахождения волков нам были уже известны и исследованы. Собрав всех, кого можно, в назначенное время, мы тронулись в путь, не ведая, что для многих он окажется последним. Областное управление так никого и не прислало, поэтому задача стояла как для штрафбата на второй мировой войне. Раннее утро было враждебным, хмурым и холодным. Но мы выдвинулись. Готовились тщательно. Чтобы от нас пахло только древесиной и травой, проварили всю одежду, завернули в тряпки оружие и боеприпасы, больше ничего брать не стали. Хоть верующих среди нас и не было, каждый помолился, чтобы ружьё не дало осечку.

Оставив «Бураны» в поле, добрались до места, где я рассчитал самую выгодную для нас позицию. В лесу утром каждый шорох, звук каждой сломанной сухой ветки слышен далеко, каждый враждебный запах может спугнуть зверя и тогда всё, пиши пропало. Расставив флажки и капканы, я тихо вызвал на связь охотников зашедших с тыла и, убедившись, что они готовы, скомандовал о начале, можно даже сказать, военной операции. Я встал на своё место и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Впереди, на расстоянии, наверное, метров пятисот, я услышал довольно быстро приближающиеся, громкие звуки мегафонов, трещоток и выстрелов из «двустволок». Первых трёх волков я уложил хладнокровно, но потом всё пошло не по плану, и я бы даже сказал, с элементами мистики. Волки бежали, прыгая из стороны в сторону, что мешало и не давало времени на прицеливание. Карабин свой я знал, как лучшего друга, который никогда не подведёт, и в моих руках стреляет туда, куда нужно. Я сбился со счёта упавших волков, но их было столько, что многих из них я пропустил. Но самый важный факт состоял в том, что серые хищники проигнорировали верёвку с флажками и рванулись, с явным намерением напасть на меня. Я стрелял очень быстро, но они окружили меня, и к этому времени у меня закончился магазин карабина. Я ещё долго махал, держась за ствол карабина, отгоняя серых стервецов, слыша предсмертные крики и вопли охотников. 

Я устал, пот заливал глаза, карабин выпал из рук. Я выхватил нож, когда-то мне его подарил Николай Михайлович. Из стаи вышел самый огромный, с ужасными клыками, которые сверкали отблесками света, волк. Мы одновременно прыгнули друг на друга. Я подставил руку, а другой вонзил, по рукоятку, нож в живот зверю и что есть силы поднял нож вверх, разрезая его утробу. Здоровенный хищник опрокинул меня, как ребёнка, и его зубы, в смертельной агонии сомкнулись у меня на горле. Это был мой сотый волк. В тот день мне стукнуло сорок лет.

4

Я лежал на сухих и мягких иголках под заснеженной елью и слушал, как невдалеке красиво звучит и журчит человеческая речь. Перед глазами пролетела вся моя предыдущая жизнь. Я понял, почему Всевышний решил, чтобы моя душа непременно вселилась в волка. Чтобы я родился в той среде, среди диких зверей, лесов и равнин, которую я раньше считал просто полем деятельности для охоты, аттракционом, на котором за деньги, с приобретённой бумажкой-лицензией (и даже без неё) я мог обеспечить свою плоть – пропитанием, одеждой и грязными банкнотами, только и всего. И ещё потому, что я крайне предвзято и с лютой ненавистью относился к волкам. К остальному зверью я относился с симпатией или просто был к ним равнодушен. Но самым страшным ударом, как крайнее, тяжкое испытание – творец оставил мне память предыдущей жизни, уныние и одиночество. 

Осознавая наперёд все прелести волчьего существования и при этом, вечно сомневающееся, идиотское, сознание человека в голове хищника, который только зубами и когтями пробивает себе путь в своём мирке, в мире, в котором нельзя сомневаться, я принял решение покончить с этим раз и навсегда. Может быть, своим поступком я повлияю на решение Всевышнего на распределение моей души для следующей жизни. И если даже всё повторится, я опять приму и всегда буду принимать такое же решение. Красные флажки меня не остановят, и я выскочу из порочного, замкнутого круга. 

Я прислушался к разговорам охотников. Мой тёзка, Петрович, уже добрался до товарищей, охая и жалуясь им, что больше никогда в жизни не пойдёт на охоту. От них за версту пахло человеческим духом, поэтому я понял, что серьёзной охотой они заниматься не собирались. Я услышал звук наполненных бутылок и как охотники вытащили примус, чтобы разогреть тушёнку.

В моей голове перемешались обе моих жизни, и я боялся, что сойду с ума. Нужно было принимать решение. И когда один из охотников сказал:

- Ну, давайте, ещё по одной и будем возвращаться.

Сомнения мои исчезли. Я выбрался из-под ели и вышел на опушку, встав почти около охотников. Они разом упали в снег и, хватая свои ружья, кто стоя, кто с колен, направили стволы на меня. Тёзка мой, Петрович, упал и лежал, схватившись за сердце. Охотники и я смотрели друг на друга. Почему не стреляют, подумал я, наверное, думают, что уйду.

Решение моё было окончательным, поэтому я оскалился и ударил передними лапами о снег. 


Фадеев (Филин) Геннадий
20.12.2016 год.